Бронницкие НОВОСТИ

«Утром 1 марта 1946 года я прибыл в Збараж, небольшой районный городишко в Тернопольской области. Там сразу принял командование над минометной ротой. Она, как оказалась, не только охраняла штаб дивизии, но и вместе с оперативниками армейских спецподразделений и спецотрядов НКВД-СМЕРШ постоянно участвовала в поиске и ликвидации местных банд бандеровцев.

Размещалась наша рота в тесных, приспособленных помещениях средневекового Збаражского католического (хотя в то время уже не действующего) монастыря, полуразрушенного прошлыми и недавней войнами. Там ко времени нашего прибытия всё находилось в полном запустении – быт пришлось обустраивать своими силами. Ни снаружи, ни внутри даже в помине не было никакого электроосвещения и других примет цивилизации.

Вечерами всё погружалось в кромешный, непроглядный мрак. Глухими темными ночами над высокими крышами монастырских зданий протяжно и жутко кричали совы. И сам городок с наступлением сумерек словно напрочь вымирал…

Но под покровом этой тревожной и обманчивой тишины часто совершались злодейства. Из своих потайных нор вылезали и начинали нагло орудовать местные бандгруппы оуновцев. То в одном месте города и округи то в другом, вдруг раздавалась беспорядочная стрельба и разрывы гранат. А после вздымалось вверх багровое зарево… Так, неизменно, в темное время суток, бандеровцы жестоко и непримиримо «боролись» за самостийность: поджигали либо школьное здание, либо небольшой действующий заводик или лесопилку.

В ходе такого рода терактов новоявленные ночные «мстители» безжалостно убивали представителей местных органов советской власти, партийных и комсомольских органов, а также военнослужащих, охранявших объекты. Опасность и жестокая расправа подстерегали всех и каждого, кто не поддерживал мстительных «повстанцев» или, того хуже, находился на службе у «москалей». Особенно беспощадны бандиты были к тем, кто публично выступал против них и жестко противостоял им с оружием в руках.

В том, сколь силен был накал борьбы и велики наши потери в схватке с этим опасным злом, я убедился уже в самые первые дни после начала моей офицерской службы. Как-то во время проведения ротных занятий по стрельбе мне вместе с группой солдат довелось взобраться на высокий холм, господствовавший над городом. На нем находились живописные стены некогда мощного и грозного польского замка, взятого, а потом порушенного войсками Богдана Хмельницкого еще в XVII веке. Там я заметил, что практически весь довольно обширный двор этого старинного, пострадавшего от времени здания занимало военное кладбище. Но похоронены на нем были не только павшие или умершие в прошлых столетиях польские шляхтичи. Под скромными надгробьями лежало множество наших советских воинов, погибших от преступных рук украинских националистов уже после Великой Отечественной войны.

Если бы я не увидел собственными глазами необозримые ряды одинаково серых пирамидок, увенчанных красными звездочками, то никогда бы не поверил в то, что подобное могло случиться. Не смог бы осознать, что так много наших солдат-победителей, переживших долгую и страшно кровопролитную войну, было убито в своей стране уже после полного разгрома гитлеровцев. Погибали они, как я узнал, в основном, в коротких ночных стычках в окрестных лесах и на дальних хуторах. А иных лишали жизни совсем подло, подкараулив ночью из-за угла, когда они находились в малых группах или поодиночке…

Важно отметить и то, что многие воинские части в тех краях были немногочисленными. Так, наша минометная рота находилась в Збараже в отрыве от всего батальона. Остальные роты повзводно стояли гарнизонами по разным селам Збаражского района. К слову, наши воинские части и обеспечивали реальное существование советской власти в этом очень неблагополучном уголке Западной Украины.

Главная проблема, как я сам убедился, состояла в том, что бандеровщина в тех краях находила достаточно широкую поддержку у населения. Многие местные жители нередко прятали и кормили бандитов, снабжали их нужной информацией, а кто-то из самых непримиримых лично принимал активное участие в ночных налетах и разбоях.

Выходило так, что днем иной селянин-западенец мирно отсыпался на печи в своей хате. К вечеру, проснувшись, подходил к воротам подворья и, позёвывая, провожал недобрым взглядом проходивших мимо красноармейцев. А ночью доставал потаенную «зброю» и шел в лес, в свою банду – воевать с «клятыми москалями».

Бандеровцы (они же оуновцы – от аббревиатуры ОУН-УПА – Организация украинских националистов Украинской повстанческой армии) первые послевоенные годы представляли еще очень сплоченную и грозную силу (судя по имеющимся сводным сведениям, едва ли ни 100-тысячную по своей численности).

Но так называемые «повстанцы» уверенно действовали не только потому, что их поддерживало население. Оуновское антисоветское подполье имело поддержку извне и мощную военную организационно-административную систему. Вышестоящие главари централизованно и при этом очень жестко руководили подчиненными подразделениями нижестоящего звена. И еще бандеровцы и, особенно руководящий состав, как мне рассказывали оперативники, были достаточно конспиративны в своей подрывной деятельности.

В лесах, наряду с обычными дезертирами, действовало и большое число боевиков-одиночек. Это объяснялось тем, что после разгрома своих банд они ещё долго не могли выйти на связь с другими боевыми группами. А крупные, хорошо организованные и оснащенные из-за кордона банды представляли для нас особенно серьезную опасность.

Они случалось, нагло вступали в открытую вооруженную схватку с небольшими регулярными частями Советской Армии. Мелкие же ячейки националистов, как правило, прятались в потаенных убежищах близ своих хуторов. Но при этом, хорошо зная местную обстановку, часто совершали дерзкие ночные вылазки с применением оружия и убийствами.

Очень негативно, на мой взгляд, влияло на общую ситуацию на Западной Украине и то, что многие наши воины и даже командиры отдельных армейских частей явно недооценивали фанатизм и коварство бандеровцев. Одержав победу над сильным врагом, они нередко с необоснованным пренебрежением, а подчас и с явной беспечностью, отнеслись к существованию и преступной деятельности этого разношерстного сброда подлецов и предателей.

Бывало, небольшие группы красноармейцев без должной подготовки пытались с ходу справиться с крупными и хорошо вооруженными бандами националистов и в итоге несли серьезные потери. Недопустимо высокую цену пришлось заплатить за просчеты и ошибки в непримиримой борьбе с этими нелюдями. Неоправданно много военнослужащих и гражданских лиц погибло от их преступных рук во многих районах Западной Украины.

Минометной роте, которой я командовал, довелось участвовать в нескольких совместных с армейскими подразделениями и специальными группами операциях по розыску и уничтожению укрывающихся в различных местах бандформирований. Надо сказать, что они были разными по своему составу, вооруженности и боевой активности. Бывало, что кроме них, в обнаруженных волчьих «схронах» попадались и затаившиеся еще с военных лет обычные солдаты-дезертиры. Они тоже совершали свои вооруженные грабительские набеги на сельчан.

Но с такими врагами нам воевать было проще. Они знали об объявленной в СССР амнистии и поголовно сдавались, как только убеждались, что их положение безнадежно. Совсем по-другому вели себя настоящие, идейно убежденные оуновцы, которые в ходе боя фанатично держались до последнего. Бывало, требовалась и активное участие бойцов нашей минометной роты. Как мне не раз доводилось видеть: бандеровцы отстреливались, пока не кончались патроны, а потом кончали жизнь самоубийством или гибли от разрыва гранат, которые оперативники забрасывали внутрь их глубоких нор…

К примеру, именно так произошло при ликвидации потайного бандитского укрытия, расположенного близ одного из ближних к нам сел. Причем, этот неприметный для глаза «схрон» был вырыт и оборудован прямо в чистом поле. Даже проходя рядом, его трудно было заметить. Небольшой вход внутрь закрывался тщательно замаскированным люком на меже, густо поросшей травой. Местонахождение укрытия стало известно командованию из оперативных источников.

Когда мы прибыли к этому бандитскому логову и окружили его, засевшие там бандиты, в ответ на требование сдаться, немедленно открыли огонь и ранили несколько наших бойцов. Бой они вели отчаянно, несмотря на своё абсолютно безнадежное положение. Беспрерывно стреляли из автоматов, швыряли из люка гранаты, ибо боеприпасов у них было предостаточно. Чтобы не нести со своей стороны неоправданные потери, оперативники подорвали бандитов большим зарядом взрывчатки.

Другой «схрон» был обнаружен тоже в неприметном месте, прямо на опушке леса. Входной люк в укрытие был также скрыт от случайного взора и тщательно присыпан листвой. Обитатели этого логова, судя по всему, как и предыдущие, оказались убежденными «борцами за самостийность». А на деле (как показало последующее опознание) – матерыми убийцами.

После продолжительной перестрелки с нами, обитатели этой норы, поняв, что пощады не будет, сами подорвали себя имеющимися у них гранатами. Поясню, что такого рода убежища, в дальнейшем, как правило, раскапывались, трупы бандитов извлекались для опознания. Обитатели ликвидированного нами «схрона», как мы узнали, кроме всего прочего выполняли еще и «идеологическое обеспечение» своих преступных деяний.

«Схрон» был заполнен националистической литературой и листовками с призывами к свержению советского строя… Запомнилось мне и то, что, хоть накануне кипел яростный бой, особой, испепеляющей ненависти к мертвым оуновцам у меня тогда не было. Даже немного жалел этих обманутых и заблудших хуторян, погибших за химеру и чуждые интересы.

С другой стороны, смерть была справедливым возмездием по отношению к тем, кто противостоял законной власти с оружием, кто сам убивал и насиловал других. Ведь если говорить о моих соратниках – военнослужащих, то реальная опасность подстерегала каждого из нас не только во время проведения боевых операций. Жизнь любого советского солдата, и в первую очередь офицера, могла оборваться в любое время дня и ночи от коварного выстрела в спину или броска гранаты в помещение, где мы располагались. К счастью, конкретно в нашей дивизии серьезных не боевых потерь не было, не считая легких ранений рядовых бойцов в столкновениях с бандитами.

Сказывалась строгая дисциплина и еще то, что практически все офицеры вместо положенной формы носили старые телогрейки, пилотки, брезентовые ремни, плащ-накидки и автоматы на шее. Такую походную экипировку дополняла пара засунутых в карманы ручных гранат со вставленными взрывателями. К слову, все автоматы у нас были трофейные – «шмайсеры» немецкого производства, только гранаты – наши отечественные РГД-43.Словом, при нападении мы все могли дать должный отпор.

В боевых операциях в тех краях участвовали все подразделения нашей дивизии. И, судя по всему, бандеровцам общими усилиями доставалось крепко. Но даже когда большинство крупных банд были разгромлены и прекратили свое существование, недобитки-оуновцы расползлись по сельским «схронам». Они прятались везде: в подполье хат и сараев, делали тайники даже в домашних печах и стогах сена. Под страхом расстрела, удавки и поджога они запретили местному населению участвовать в любых советских мероприятиях и, в частности, в проводимых в то время выборах местных органов власти.

Потребовалось ввести в каждое село воинские подразделения и взять под охрану избирательные участки, членов избирательных комиссий и кандидатов в депутаты из числа селян. Пулеметными гнездами прикрыли дома местных активистов и лиц, осуществляющих управленческую деятельность. Особенно надежно мы старались защитить учебные заведения. Ибо в своей не утихающей с годами звериной злобе бандеровцы чаще всего поджигали местные школы и зверски убивали учителей.

Особенно непримиримыми и жестокими были сами новоявленные лидеры оуновского движения. В своих зверствах они даже превзошли своих кумиров – эсэсовских карателей. Как мне позже стало известно, эти изверги выдумывали и опробовали десятки самых изощренных способов убийств советских активистов и красноармейцев. Медленно душили людей специально закручивающимися удавками, выкалывали глаза, закапывали свои жертвы живыми в землю, отрезали им руки и ноги, вырезали звезды на теле. И даже колодцы в селах, где их не признавали, забивали трупами замученных.

Возглавлявший УПА Роман Шухевич говорил: «Наша политика должна быть страшной. Пусть погибнет половина населения, зато оставшаяся будет чистая, как стакан воды». Такие средневековые зверства эти «борцы за самостийность» творили со своим же народом.

Отмечу, что вооруженная борьба с националистами на Западной Украине продолжалась после окончания войны еще недобрый десяток лет. Но искореняли это живучее зло уже без участия армии, силами только органов внутренних дел, а также спецподразделений НКВД и СМЕРШа. Вскоре дивизия, в состав которой мы входили, получила приказ о возвращении в г.Староконстантинов, к месту своей основной дислокации. На этом участие нашей минометной роты в уничтожении бандеровщины завершилось. Хотя бандитов, как мне казалось, в тех краях не поубавилось. Они, похоже, только в чем-то изменили свою привычную волчью тактику.

Конечно, мне, молодому офицеру, трудно было до конца понять обоснованность и необходимость приказа о возвращении дивизии, которая обеспечивала безопасность гражданского населения. Хотя, надо признать, и тот негативный момент, что непосредственное участие в карательных мероприятиях против бандитов, обыски и задержания сторонников ОУН-УПА в населенных пунктах начали отрицательно сказываться на морали наших воинов и на дисциплине в армейских частях.

К слову, местным советским властям и правоохранительным органам в ответ на осуществляемые террористические акты приходилось прибегнуть к вынужденным репрессиям в отношении членов семей, которые подозревались в явных связях с действующим бандитским подпольем. Такие семьи в полном составе вывозились на постоянное поселение в разные регионы Сибири. Со временем вооруженный национализм, несмотря на явную поддержку извне, стал постепенно терять опору под ногами.

А после убийства в Западной Германии главаря оуновцев Степана Бандеры украинское националистическое движение и вовсе сильно ослабло. Но, по моему мнению, оно никогда полностью не прекращалось и постоянно подпитывалось разными способами.

Так что застарелая ненависть ко всему советскому на Западной Украине временами лишь приглушалась, но в дальнейшем часто вспыхивала по самому ничтожному поводу. Потому бандеровщина очень быстро нашла столь явную поддержку в нынешней постсоветской и антироссийской Украине.

В завершение считаю необходимым добавить, что наша рота в составе всей дивизии возвратилась из Збаража в Староконстантинов пешим ходом, затратив всего два дня на такой самоходный марш. После мне уже не доводилось участвовать в боевых действиях с украинскими националистами. А жаль, потому что очень хотелось полностью и навсегда искоренить эту нечисть на родной для меня Украине. Да вдобавок ко всем свалившимся на нас неприятностям в самом конце июня 1946 года пришел приказ о расформировании нашей боевой и заслуженной 78-й стрелковой дивизии.

Для меня, связавшего свою судьбу с армией, да и для моей молодой семьи в то нелегкое послевоенное время определенно возникали перспективы новых скитаний по отдаленным гарнизонам и неблагоприятных перемен.

Но, как бы то ни было, как и многим строевым офицерам, мне пришлось пережить и этот трудный период. А в дальнейшем беспокойной службе в армии я отдал еще многие десятилетия своей жизни. Впрочем, это уже не военная, а мирная часть моей долгой армейской биографии.»