ОН «КИДАЛ СВОЕ КОПЬЕ» ВПЕРЕД, ЧТОБЫ ИДТИ ЗА НИМ ДАЛЬШЕ!
0
Автор(ы):
2094
Как и в любом другом регионе, в Подмосковье, отмечающем 90-­летие, помнят своих достойных граждан. В этом году исполнилось бы 70 лет нашему земляку ­ профессору МГТУ им. Н.Э.Баумана Виктору Емельянову. К сожалению, он ушел из жизни уже в 55. С тех пор каждые пять лет в Бауманском университете проводятся Международные научно­технические конференции «Интеллектуальные системы и компьютерно­интегрированные производства», посвященные юбилеям Виктора Владимировича. В 2019­м конференция прошла уже в третий раз. Но этот рассказ младшего брата известного ученого прежде всего о нем самом.

Даже о самом себе человек знает не все. А может быть, не знает почти ничего. Говорят, что «со стороны виднее». Наверное. Но мы видим лишь результат – поступки и решения, но никогда не поймем, почему он сделал так, не решил по­другому. Как проникнуть туда, где мысль еще не стала словом? Я часто вспоминаю о своем старшем брате – Викторе Емельянове. Память выхватывает из прошлого разрозненные эпизоды как моментальные фотоснимки. В ней сохранились его неожиданные поступки, нечаянные фразы, то, что, видимо, когда­то поразило мое воображение, то, что никогда не попадет в серьезные документы, но без чего человек остается голой функцией.
 
Немного биографии

Виктор родился 27 января в 1949 г. в Ленинграде, в семье военного, участника Великой Отечественной войны Владимира Ивановича Емельянова. Мать, Клавдия Ивановна, – тоже участница войны. И он, и она награждены медалями и орденами, среди которых у обоих есть Красная Звезда – это один из первых советских боевых орденов.

Отец служил в автомобильных войсках, окончил войну в звании инженер­капитана, работал в советской военной администрации в Германии. Затем был направлен для завершения прерванного войной высшего образования в Ленинградскую Военную академию тыла и транспорта. Мать, Клавдия Ивановна, в звании младшего лейтенанта служила в железнодорожных войсках. Родителей познакомила война – поженились они в Германии 1946­м, а через три года в Ленинграде родился первенец. Но долго гулять в Летнем саду Виктору не довелось. В 1953 году семья переехала в подмосковные Бронницы – по месту службы отца, по окончании Академии направленного в научный институт, который бронничане знают как НИИИ­21 Минобороны.

В 1956 г. Витя, как и было тогда положено, отправился в первый класс. Школа была неблизко – в паре километров от дома. Но ни это расстояние, ни учеба в две смены никого не смущали – в небольших городах так было везде и для всех. Школьная программа давалась ему легко – брат учился практически только на отлично, хотя не зубрил и не корпел над учебниками.
 
Не школой единой

Его интеллект проявлялся на ходу. Он схватывал и памятью, и глазом. Был очень восприимчив, «грызть гранит науки» не приходилось – для чтения, для общественной работы, для дворовых игр оставалось много свободного времени.

Книг было немало дома (собрания сочинений увлекательных Жюль Верна и Майн Рида, серьезных Достоевского и Чехова, многотомная «Детская энциклопедия» и т. д.), а еще больше – в школьной и городской библиотеках.

Вместе с приятелем Виктор выпускал стенную газету для своего класса – рядом со школьной доской висела прямоугольная рамка, разбитая вертикальными рейками на три части размером А4, над которыми во всю их ширину был написан заголовок газеты. Заметки о двоечниках, отличниках и лодырях, либо о памятных датах и днях рождения писали все. Виктор где­то находил другие темы. Хорошо, например, помню его заметку с его же рисунком, посвященную статуям моаи – загадочным истуканам острова Пасхи. А еще – его статью о победившей кубинской революции 1959 года и открытку с изображением Фиделя Кастро, посланную им гаванским школьникам с предложением начать переписку. Не знаю, по какому адресу она ушла. Думаю, что не по чеховскому – «на деревню дедушке», но ответа, тем не менее, не случилось.

А игры были самые разные: кроме очевидных футбола и волейбола в кружок или «в картошку», были догонялочки (салки), колдунчики, ромбы, казаки­разбойники, штандар, вышибалы, жопки, семь камешков, клёк, городки, лапта, классики, играли в попа­гонялу и в жучка, во многие другие – ни названий, ни правил которых даже не помню.

Это были игры подвижные. А были и «интеллектуальные» – в карты. Их тоже было множество: проще обычного и переводного дурака была только игра «в пьяницу». Остальные – бура, вист, кинг, в петуха, в девятку и др., требовали некоего мыслительного процесса. Карт в доме не держали. «Азартная игра», – говорили родители. Поэтому их либо рисовали на плотной бумаге (например, на просроченной фотобумаге), либо Виктор печатал их в виде фотографий.

Фото было одним из его увлечений. С военной поры у нас был немецкий аппарат – шахтный «Практифлекс» и увеличитель с цейсовской оптикой. Брат умел обращаться и с тем, и с другим – многие часы охотно проводил «под красным фонарем» в ванной комнате.

Впрочем, фото он занялся не в первых классах, а чуть позже. К тому времени (1959 г.) мы переехали из «финского домика» в двухкомнатную квартиру на втором этаже трехэтажки. Здесь была настоящая ванна (вместо оцинкованного корыта) и белоснежный унитаз, но не было ни горячей воды, ни газа – в кухне по­прежнему стояли керосинки. Однако вскоре Бронницам повезло – город подключили к прошедшему рядом с ним газопроводу Саратов­Москва, и из ванной комнаты исчез металлический котел­водогрей, которым почему­то было категорически запрещено пользоваться, и подросших к этому времени сыновей папа водил в баню – не в корыте же продолжать мыться.

Но, конечно, нам – все еще детям – очень хотелось воспользоваться удивительным и непривычным достижением прогресса – столь обыденной сейчас ванной. Способ, как сделать это, придумал, конечно, Виктор: в бельевом эмалированном тазу кипятил воду (спасибо саратовскому газу!) и выливал ее в холодную воду ванны. Когда температура становилась комфортной, мы оба радостно залезали в нее просто полежать – не омрачали это редкое удовольствие ни мылом, ни мочалкой. Переход «корыто­ванна» несравнимо контрастнее и ярче, чем «ванна­джакузи». Его не забыть.
 
Почему Буратино ел луковицы?

Окончив школу с серебряной медалью, он поступил в МВТУ им. Н.Э. Баумана на престижную кафедру П­1 (сейчас ИУ­1), куда в то время принимали только медалистов, сдавших вступительные экзамены по математике и физике на отлично. По окончании института его пригласили работать на кафедру СМ­8, где разворачивались работы по системам управления производством. Пригласили не случайно. Еще студентом он начал заниматься наукой – работал в СНТО им. Н.Е. Жуковского и на полставки лаборанта на кафедре. Это был его старт к ученым степеням и званиям.

Готовясь рассказать о брате, я еще раз задумался о том, почему и как Виктор стал ученым. Как нашел свою стезю. Ведь именно это и есть самое главное в жизни. Нашел ее и, как говорится, карта в масть ляжет. Не нашел – не раскроешься, а приладишься к чему­то, будешь жить с ощущением нереализованности. Ведь, в конечном счете, стезя – это даже и не призвание. Стезя – это дело, которому ты в согласии с самим собой служишь. Определился со своим делом – и не придется тошно прислуживаться.

Из разрозненной и неполной мозаики воспоминаний мне вдруг стало ясно, что, наверное, главной движущей силой у Виктора была любознательность во всем ее диапазоне: от удивления и любопытства неофита до глубокого научного интереса. Эта любознательность не была чисто теоретической, книжно­бумажной. Скорее напротив – он всегда старался, если можно так сказать, пощупать узнанное, а еще лучше – сделать своими руками.

Была у него еще одна очень важная черта – врожденная изобретательность, желание не просто повторить кем­то уже сделанное, а привнести в известную конструкцию или изделие что­то свое, собственное. Это природный дар. Он дает знать о себе порывами к новому и приносит счастье, если что­то удалось осуществить.

Мудрость не в том, чтобы придумать, а в том, чтобы исполнить. Виктор имел три нужных для успеха качества – знал что нужно, понимал, как это сделать, умел работать головой и руками, получая двойное удовольствие – и от процесса, и от результата. Думаю, многие, начав изучать химию, выращивали дома кристаллы медного купороса, подвесив в его пересыщенном растворе затравку на нитке. Виктор решил ускорить этот процесс – заставил затравку, прикрепив нитку к валу микродвигателя, вращаться. Почему? Зачем? А просто было любопытно: «Что из этого выйдет?».

Это очень важная черта – любопытство. Откуда берется это чувство, которое двигает человека вперед? Наверное, из самого прекрасного ощущения на свете – ощущения тайны. От столкновения с неизвестным. Прикосновение к тайне – счастье, а ее разгадка – тем более.

Часто с годами у многих любопытство угасает. Люди очень быстро перестают быть «почемучками». А жаль. Буратино не пришлось бы рисковать своим носом, прокалывая нарисованный очаг – если бы папа Карло остался любопытным, то он бы давно узнал о волшебном театре и не кормил бы сыночка луковицами. У Виктора и любопытство с годами не уменьшалось, и сохранилось умение удивляться.

Наверное, то и другое наиболее эффективны именно в симбиозе. Сперва – удивился, а затем стало интересно: «Почему? Как? А если сделать вот это? Попробовать вот так?». Любопытство неизбежно приводит к размышлениям, подталкивает к поиску нового, более совершенного, к выяснению одних закономерностей и установлению других.
 
«Наши руки не для скуки»

Виктор умел и, что особо важно, любил работать руками. Но «работать» для него было не «копать от забора и до обеда». Руки у него, можно сказать, были продолжением головы – то есть не просто золотыми, а именно умными.

Вот, например, он решил сделать стереоусилитель. Сказано – собрано, отлажено и настроено. Но прибор должен работать не в принципе, а в корпусе. Усилителю нужно внешнее обрамление. Ни ОБИ, ни Леруа, ни строительных рынков тогда попросту не было, купить материалы было негде. Но выход был найден – нашлась фанерная коробка из­под посылки и растрескавшиеся, размером с ладонь, листы орехового шпона б\у. Безо всяких электролобзиков и шлифмашинок каркас был изготовлен, облицован, покрыт лаком и отполирован. Отличить от заводского его было невозможно – ни даже волосяной щелки между тщательно подогнанными многочисленными кусочками шпона, ни малейшего огреха в лаке и т. д. Этим примером я хотел показать гармоничное сочетание интеллектуального (создание усилителя) и рукодельного. Подобных примеров много.
 
В горы и под воду

Конечно, Виктор ничем не напоминал роденовского мыслителя – не сидел безвылазно дома, опершись подбородком на кулак, и с постоянной думой на челе – что бы такое изобрести? Он всегда охотно играл в любые подвижные игры, всегда охотно занимался спортом, в том числе, например, лыжами. Но обычного катанья с гор ему было мало. Не знаю, сам ли он придумал или увидел где­то, но решил сделать из сломанных лыж снегокат для спуска с гор. Сейчас такой можно купить в магазине, а тогда ничего подобного не было. Изготовление потребовало от школьника инженерного подхода – соединить две задние лыжи и придумать поворотное устройство для рулевой передней, соорудить удобное сиденье и скрепить его с лыжами не совсем просто. Но у него все отлично получилось на радость многочисленным друзьям, которые тоже охотно «оседлывали» необычный аппарат.

Впрочем, когда он катался с гор на обычных лыжах, любопытство тоже не оставляло его, подзадоривало ответить на вопрос: «А что будет, если…». Одним из этих «если» стало обтирание снегом. Сохранилось фото – раздетый по пояс он трет себя снегом. Еще одно «если» – спуск на обычных беговых лыжах с горы, которую практически все обходили стороной – очень уж крутая она была. Этот стремительный и опасный спуск тоже увековечен на фото – шнурки­завязки ушанки встречный поток ветра сделал параллельными земле.

Уже учась в МВТУ им. Н.Э. Баумана, Виктор загорелся желанием покататься на настоящих горных лыжах по настоящим трассам. О зарубежных склонах никто даже не заикался, да и лыжи надо было иметь свои. Позаимствовав их у приятеля, он съездил в бауманский альпийский лагерь Джан­Туган, где быстро освоил технику спуска – вернулся не переломанным, а загорелым и очень довольным.

На коньках мы тоже любили кататься – сами строили «коробочку» во дворе и ночами, чтобы к утру вода успела замерзнуть, заливали ее. Катались и просто так – гоняясь друг за другом, и, конечно, играли в хоккей. Пик увлечения им настал в 1972 г. после суперсерии «СССР­Канада», представление о которой дает фильм «Номер 17». Играли мы – я с братом и несколько его однокурсников – на стадионе МВО, что напротив главного корпуса МВТУ. У многих были псевдонимы – кто­то называл себя Эспозито, а кто­то – Харламовым и т. д. Мы увлеклись игрой всерьез. Раньше катались на стареньких гагах с короткими ботинками, а сейчас купили хоккейные сапожки по 30 рублей (обычная стипендия была 45 руб.) плюс хоккейные лезвия (что­то среднее между плоскими гагами и заметно выгнутыми канадами), которые сами и соединили.

Работая на кафедре, Виктор увлекся подводным плаванием. Слово «дайвер» еще не придумали, он стал просто аквалангистом. Опять на первый план вышло его любопытство: «Как оно там, под водой?». Первичные навыки были быстро освоены, и ему захотелось нового – освоить подледное плавание. Это опасно. Если страховочная веревка оборвется или ее упустят, то рискуешь всплыть только к лету, когда лед растает. Не испугался. Осуществил. Но и этого оказалось мало. Он делает следующий шаг – идет учиться на водолаза и, в дополнение к удостоверению аквалангиста, получает еще одно – профессионального водолаза.
 
Никак не выяснить кто главный

Кто­то из древних мыслителей сказал, что, дойдя до края Земли, кинет копье вперед, чтобы понять, что там дальше. Вот Виктор постоянно и «кидал копье». А, чтобы подобрать его, и сам постоянно продвигался вперед.

Мой брат был бесконечно далек от образа серьезного, вечно сосредоточенного ученого с нахмуренным лбом и сведенными бровями. Он всегда был готов подшутить не только над другими, но и над собой. Был не прочь устроить не всегда безобидные (то есть не обходившиеся без обид) розыгрыши. Например, пригласить, изменив голос, двоюродную сестру на свидание от имени ее кавалера. Серьезное отношение к делу и к работе органично сочеталось с готовностью поддержать компанию и не сидеть в ней букой.

Поэтому в его небольшой квартире часто собирались большие компании, и это был именно тот случай, когда полностью оправдывалась поговорка «в тесноте, но не в обиде». Может, это было психологической разгрузкой, позволяло на время отстраниться от мыслей и забот, аккумулировать ту энергию, которая питала его любознательность и позволяла находить способы ее удовлетворения. Наверное, с такой же целью Менделеев изготовлял чемоданы, а Толстой тачал обувь и пахал.

Написанное здесь – лишь малая толика. За кадром осталась семейная жизнь и кулинарные увлечения, поездки и путешествия, стройотряды и автомобиль и т. д.

Беден тот, кто боится показаться «маленьким», кто не может хоть ненадолго вновь стать ребенком. Виктор совмещал в себе много разных людей, каждый из которых то появляется, то исчезает и никак не выяснить – кто из них главный. Вроде бы они противоречат друг другу, кажется, даже конфликтуют, но, на удивление, благополучно совмещаются в конкретном человеке. Добираешься до этого противоречия и попадаешь в тупик – кто же он? Серьезный ученый, умеющий сосредотачиваться и способный сфокусировать себя на задаче, или душа компании, готовый поддержать чужую выдумку и самому пошутить?

Одно ясно – мой старший брат удивлялся жизни, наслаждался жизнью, любил жизнь. Как это важно – не ждать любви, а любить самому. Это называется полнотой жизни!

А теперь я, младший брат, по возрасту уже старше его. Несправедливо.

Александр ЕМЕЛЬЯНОВ
Назад
Авторизуйтесь, чтобы оставить комментарий